Кассандра постучала вновь, и на сей раз ее услышали, Фрейлейн Хедвиг открыла дверь. В комнате моментально воцарилась тишина. Дети перестали возиться и смотрели на мать с явным испугом. Этот момент Кассандра ненавидела больше всего. Сын и дочь всякий раз вели себя так, словно видели ее впервые.

— Всем привет!

Она улыбнулась и протянула вперед обе руки.

Дети не шелохнулись. Потом фрейлейн Хедвиг подала им знак, и Герхард первым приблизился к матери. Кассандра видела, что мальчик уже готов броситься ей в объятия, но строгий голос няни остановил его:

— Герхард, осторожней! Твоя мама оделась для банкета, — Ничего-ничего, — поспешно сказала Кассандра, но мальчик боязливо замер, так и не сделав последний шаг.

— Здравствуй, мамочка.

Глаза у него были синие и широко раскрытые, совсем как у матери, но в остальном Герхард больше походил на отца: правильные черты, ясная улыбка, золотые волосы. Пятилетний мальчуган казался младше своего возраста.

— Я поранил ручку, — объявил он, сохраняя безопасную дистанцию.

Кассандра ласково потянулась к нему.

— Ну-ка покажи. Ой, какая ужасная царапина. Наверное, очень больно, да?

На самом деле царапина была совсем маленькая, но Герхарду, судя по всему, она казалась опасной раной. Он с серьезным видом посмотрел сначала на ссадину, лотом на маму в черном платье.

— Да, — кивнул он. — Но я совсем не плакал.

— Молодец. Настоящий мужчина.

— Да, я знаю, — с довольным видом кивнул мальчик и тут же, забыв о матери, помчался за какой-то игрушкой.

Кассандра обернулась к Ариане. Та стояла возле фрейлейн Хедвиг и застенчиво улыбалась.

— Ты не хочешь меня поцеловать? — спросила Кассандра.

Девочка кивнула и медленно, нерешительно приблизилась. Она была очень хороша собой и, пожалуй, обещала со временем затмить красотой мать.

— Как у тебя дела?

— Хорошо. Спасибо, мамочка.

— Ни синяков, ни ссадин? А то давай поцелую.

Девочка отрицательно покачала головой и улыбнулась.

Они с матерью иногда втихомолку посмеивались над Герхардом — он был такой забавный. Ариана же росла девочкой задумчивой, тихой и стеснительной. Кассандра часто думала, что ребенок был бы гораздо живее, если бы жил не с няней, а с ней.

— Чем ты сегодня занималась?

— Читала. И еще рисовала картинку.

— Можно мне посмотреть?

— Она еще не закончена.

Ариана никогда не показывала матери своих рисунков.

— Не важно, я все равно хотела бы на нее посмотреть.

Девочка густо покраснела и отчаянно замотала головой.

Кассандра опять почувствовала себя чужой, посторонней. Хоть бы Хедвиг и горничная оставили их вдвоем, пусть даже ненадолго. Но Кассандра почти никогда не общалась со своими детьми наедине. Хедвиг не отходила от них ни на минуту, чтобы «дети не расшалились».

— Смотри, что у меня есть!

Герхард вернулся уже переодетый в пижаму, таща за собой большую плюшевую собаку.

— Откуда это у тебя, детка?

— Баронесса фон Форлах подарила. Она приходила сегодня после обеда.

— В самом деле? — удивилась Кассандра.

— Да, она сказала, что ты пригласила ее к чаю.

Кассандра зажмурилась и сокрушенно покачала головой:

— Какой кошмар! Я совершенно забыла. Надо будет ей позвонить. А собачка очень красивая. Ты уже придумал, как ее назвать?

— Бруно. А Ариана получила в подарок большую белую кошку.

— Правда?

Девочка сохранила это важное событие в тайне. Наступит ли время, когда она станет делиться с матерью своими секретами? Может быть, когда Ариана вырастет, они станут друзьями. Сейчас же, пожалуй, еще слишком рано. Или уже слишком поздно?

Снизу вновь раздался ритмичный перезвон часов, и сердце Кассандры тоскливо сжалось. Герхард обиженно скривил пухлые губки.

— Тебе уже пора?

Она кивнула:

— Извините меня. У папы званый ужин.

— У папы? А у тебя? — удивленно спросил Герхард.

Кассандра улыбнулась:

— У меня тоже. Но приглашены папины коллеги — его сотрудники и другие банкиры.

— Это, наверное, жуткая скукотища.

— Герхард! — строго нахмурилась фрейлейн Хедвиг, а, Кассандра весело рассмеялась.

Заговорщически понизив голос, она шепнула своему очаровательному сыночку:

— Там и в самом деле будет жуткая скукотища, но никому об этом не говори. Это будет наш с тобой секрет.

— Ты очень красивая, — заявил Герхард, одобрительно оглядывая ее.

Кассандра чмокнула его в пухлую ручонку.

— Спасибо.

Она прижала ребенка к себе и нежно поцеловала в золотистую макушку.

— Спокойной ночи, мой маленький. Ты возьмешь собачку с собой в постель?

Герхард покачал головой:

— Хедвиг говорит, что этого делать нельзя.

Кассандра ласково улыбнулась няне, полной женщине средних лет:

— Думаю, ничего страшного не будет.

— Хорошо, госпожа.

Малыш просиял, и они с матерью хитро улыбнулись друг другу. Потом Кассандра улыбнулась дочери:

— А ты возьмешь с собой в постель свою новую кошку?

— Наверное, возьму.

Девочка взглянула сначала на няню, а уже потом на мать Кассандра почувствовала, как внутри ее все опять сжимается.

— Завтра покажи ее мне, хорошо?

— Хорошо, сударыня, — ответила Ариана.

Это обращение больно задело Кассандру, но она не подала виду — ласково поцеловала дочку, махнула детям рукой и тихо закрыла за собой дверь.

Спустившись по лестнице настолько быстро, насколько позволяло узкое платье, Кассандра появилась в прихожей как раз вовремя — Вальмар приветствовал первых гостей.

— А вот и ты, дорогая.

Он обернулся к ней с улыбкой, как всегда, восхищенный ее красотой. Последовали неизбежные приветствия, мужчины щелкали каблуками, целовали дамам ручки. Пару, прибывшую первой, Кассандра принимала у себя дома впервые, хотя они несколько раз встречались на официальных раутах в банке. Взяв мужа под руку, Кассандра последовала за гостями в салон.

Вечер прошел как обычно — изысканные яства, лучшие французские вина, светская болтовня. Разговор вращался главным образом вокруг двух тем — банковского дела и путешествий. О детях и о политике говорить было не принято. Шел 1934 год, недавняя смерть рейхспрезидента фон Гинденбурга освободила Адольфу Гитлеру путь к безраздельной власти в стране. И тем не менее банкиры считали ниже своего достоинства обсуждать политические вопросы. Гитлер стал рейхсканцлером еще в минувшем году, однако это событие никоим образом не отразилось на состоянии дел германских финансистов. У Гитлера была своя работа, у них — своя, не менее важная для блага рейха. Многие банкиры относились к выскочке-рейхсканцлеру с презрением, считали, что опасаться его не приходится. Живи и давай жить другим — вот золотое правило. Но были, разумеется, и такие, которым идеи Гитлера пришлись по душе.